Дорога в небо

— Помимо профессии вас объединяет общая детская мечта — летать. На пути к ней были трудности?
Владимир Гасоян: В 1975 году я поступил в ленинградскую Академию гражданской авиации. Со всего Советского Союза на этот штурманский факультет брали всего 100 человек. Попасть туда было очень нелегко, но я смог. Для меня это была последняя возможность — для абитуриентов действовало ограничение по возрасту до 23 лет. А я был уже женат, ребенку исполнилось полтора годика. Супруга поставила условие: «Или забери нас с собой в Ленинград, или возвращайся, бросай учебу». Второе для меня было смерти подобно, и мы переехали всей семьей из Тбилиси. С 18 рублями стипендии на дневном факультете я четыре года делал всё, чтобы и получить образование, и не потерять семью.

Дамир Юсупов: Я родился в заполярном городе Игарка Красноярского края. Мой отец — вертолетчик, летал на Ми-8. С детства я себя видел только пилотом и никем больше. Именно на вертолете, как папа. Я собирался поступать в Сызранское вертолетное училище — единственное в России военное учебное заведение, где готовят вертолетчиков. Но не получилось по зрению. Поступил в юридический колледж. Потом армия, институт. Работать юристом интересно, но не отпускала мечта детства. Смотришь на небо, завидуешь, фильмы смотришь…

Когда в России стало не хватать пилотов и сняли ограничения по возрасту, я поступил в Бугурусланское летное училище. Это произошло в 2010 году. У меня уже была семья, росли два сына. Они оставались с женой в Сызрани. Три года отучился и в 2013 году устроился в авиакомпанию «Уральские авиалинии».

Без посторонних мыслей

— Что чувствует человек, оказавшись на грани жизни и смерти? Тем более когда от его решений зависят жизни других?

Дамир Юсупов: У каждого, думаю, своя реакция. У меня жизнь перед глазами не пробегала. И близких или родных я не вспоминал. Просто управлял самолетом, всё быстро анализировал, переваривал. В тот момент для меня существовали только самолет и второй пилот. Мыслей о том, что сейчас мы умрем, тоже не было. Была надежда, что сейчас самолет все-таки вытянет, пытался что-то сделать.

Владимир Гасоян: На Ту-134 так устроено, что штурман сидит, закрывшись шторкой. Поэтому, когда террористы ворвались в кабину, они меня не заметили. Я услышал непонятные хлопки и крик боли. Но у меня привычка шторку не открывать и не высовываться. Посмотрел в щелочку и вижу: дверь нараспашку, в кабину врываются двое. Что-то приставляют — один к голове второго пилота, второй — к голове командира, срывают с них наушники и говорят на грузинском языке: «А теперь следуйте в Турцию, а иначе застрелим вас, как вашего товарища». Одного члена команды не было в кабине, и я понял, что они его убили или ранили. В этот момент бортинженер, который сидит между пилотами, поднимается со своего кресла и говорит: «Вы кто такие? Что вам надо?» Он просто задал вопрос, но один из бандитов приставил ему к груди пистолет и выстрелил. Стало ясно, что они пришли нас убивать. Тут у меня просто-напросто сработал внутренний голос: «Володя, стреляй!»

Я достал свой табельный пистолет, не трогая шторку, в щелочку прицелился в первого преступника и трижды выстрелил — он сразу навзничь упал. Не дав опомниться второму, открыл огонь в его сторону. Целился ему в лоб, но, как потом мне сказали, ранил в шею двумя выстрелами, он закричал и убежал.

Мой товарищ, который сидел в кресле второго пилота, стал стрелять по остальным преступникам, уже бежавшим в кабину. Перестрелка шла, пока у нас не кончились патроны. Потом мы заперли кабину, прилетели в Тбилиси и благополучно произвели посадку. По указанию спецслужб мы обесточили самолет и покинули его аварийным путем. А дальше действовала группа «Альфа».

Из шестерых преступников одного я застрелил. Второй, тяжело раненный мною, тоже скончался. Третий член этой банды, видя, что мы произвели посадку в Тбилиси, а не в Турции, застрелился. Со слов пассажиров, которые потом давали показания в суде, я узнал, что на борту оставалось еще шестеро: трое мужчин и три женщины. Их обезвредили, а потом арестовали священника, который благословил их на угон самолета.

Всегда готовы?

— Пилотов учат, как реагировать на нападения террористов и как бороться с неисправностями в воздухе. Но можно ли быть готовым к этому?

Дамир Юсупов: Нештатные ситуации, конечно, отрабатываем. Но на тренажере — это одно, а в жизни есть эффект неожиданности: всё произошло быстро и на малой высоте и невысокой скорости.

Владимир Гасоян: Изначально в руководстве по производству полетов есть указание экипажу: даже при наличии оружия не оказывать сопротивления людям, требующим изменения курса, согласовывать действия с землей. Но если они начинают убивать членов экипажа, тут уже никакой подсказки не получишь — надо действовать по ситуации.

Жизнь после подвига

— Как произошедшее повлияло на вашу дальнейшую судьбу?

Владимир Гасоян: Во время террористического акта погибли три члена экипажа. Их похоронили вместе, в аэропорту Тбилиси.

После этого нападения нас списали с летной работы. Я окончил курсы загранпредставителей «Аэрофлота» и работал в Гаване, на Кубе. Потом в 1991 году вернулся в Тбилиси, переучился летать на Ту-154. И в июне 1993 года, во время рейса в Сухум, в наш самолет попала ракета ПЗРК. Не взорвалась. Самолет удалось посадить. Даже орден за это грузинский получил, III степени. Почему третьей, а не первой? Объяснили, что первую дают посмертно (смеется).

В 1996 году я переехал в Россию, получил российское гражданство — мне как Герою его дали без проблем.

Сейчас вместо ежемесячных льгот по услугам ЖКХ получаю раз в месяц денежное вознаграждение, 46 тыс. рублей. У меня еще пенсия 24 тыс. рублей. Как сотрудник «Аэрофлота», награжденный знаком «Отличник «Аэрофлота», я имею льготу от авиакомпании — один бесплатный перелет в год куда хочу, хоть в Америку и обратно, с одним членом семьи. Вторая поездка за 20% от стоимости перелета тоже хорошая выгода. Я сейчас на пенсии, но часто выступаю перед молодежью, школьниками.

Дамир Юсупов: После этого происшествия я хотел как можно быстрее выполнить нормальный штатный полет, чтобы волнение ушло в сторону. Совершил его через месяц. Волновался, конечно, а когда зашел в кабину, возникло такое чувство, будто перерыва и не было — сразу всё вспомнил. Меня поддерживали мои коллеги, инструкторы. Они лишних вопросов не задавали, понимали мое состояние. Дали понять, что всё хорошо, не стоит волноваться. Со вторым пилотом, с которым был тогда, пока не летал.

Конечно, жизнь изменилась. Первое время сам себе даже не принадлежал: появилось много общественной работы. А у меня семья, дети, и секции, и кружки — всё это на плечи жены ложится.

Чего боятся герои?

— Насколько страшно вам было в момент ЧП? Был ли это самый жуткий момент в вашей жизни?

Владимир Гасоян: Честно скажу: когда происходила борьба непосредственно на борту, у меня не было страха. Но когда я покинул самолет, понял, что застрелил этих людей, чувство страха возникло. Я не думал, что совершаю что-то особое, за что могут наградить — наоборот, боялся, что меня арестуют, а у меня трое детей. Сидел и думал: «Что же будет теперь с семьей?» Благодарил Бога, что остался жив, что пассажиры остались живы. Потом, во время суда над оставшимися террористами, поступали угрозы семье, и я боялся за своих.

Дамир Юсупов: Я человек верующий. Всё, что случается, уже предопределено и не могло нас обойти. Но это не значит, что ничего не надо делать, потому что всё решено. Необходимо сделать всё возможное, но не стоит себя корить за то, что случилось.

Чего же я боюсь? Я вроде чувствую испытание «медными трубами», стараюсь выдерживать. Не зазнаваться, не потерять свой стержень. Хочу оставаться самим собой, но это не страх. А чего я боюсь, я не смогу ответить.