- «Воздух можно ложкой есть» - сказали Вы практически сразу после приземления. Расскажите, пожалуйста, о первых ощущениях, какого это - вернуться после длительного космического полета на Землю?
На самом деле эту фразу говорили космонавты еще до меня, но я ее действительно подтверждаю. Контраст по-настоящему разительный, потому что на станции воздух выхолощенный – постоянно работают системы кондиционирования, очищения воздуха. Там, конечно, нет «живого» запаха. А когда после долгого полета прилетаешь на Землю, и открывается люк спускаемого аппарата, то кажется, что тот воздух, что идет в кабину, можно действительно резать ножом и намазывать на хлеб. Конечно это метафора, но она в значительной мере соответствует тому, что чувствуешь после приземления.
На самом деле эту фразу говорили космонавты еще до меня, но я ее действительно подтверждаю. Контраст по-настоящему разительный, потому что на станции воздух выхолощенный – постоянно работают системы кондиционирования, очищения воздуха. Там, конечно, нет «живого» запаха. А когда после долгого полета прилетаешь на Землю, и открывается люк спускаемого аппарата, то кажется, что тот воздух, что идет в кабину, можно действительно резать ножом и намазывать на хлеб. Конечно это метафора, но она в значительной мере соответствует тому, что чувствуешь после приземления.
- А как Вы себя чувствуете? Есть ли отличия в самочувствии после года отсутствия на Земле по сравнению с предыдущей Вашей экспедицией, которая длилась 177 суток?
Есть различия, но как это не странно прозвучит, сейчас я чувствую себя значительно лучше, чем после первого полета. Потому что у меня есть опыт, организм помнит, что такое реадаптация. Я понимал, как надо заниматься на станции, что надо делать. И, наверное, основным стимулом было – доказать, что после длительного полета человек может продуктивно работать, действовать, мыслить. И это меня очень сильно мотивировало на послепосадочные процедуры, чтобы и ученые, и просто все люди увидели, что я работоспособен, могу работать на поверхности другой планеты. Не я лично, а человек! И мне кажется, что я это сделал, смог это доказать…
- Какой был самый тяжелый период полета морально – может быть после полугода, потому что домой возвращался Ваш коллега Геннадий Падалка, или, например, за месяц до посадки?
Сложный период полета – это первое полугодие. Наверное, все понимают, что в горку лезть сложно, а уже с горы, когда наступает какой-то переломный момент, то становится проще. Когда прилетаешь и понимаешь, что у тебя впереди еще 12 месяцев сложной работы вдали от Земли, от семьи… Само психологическое осознание этого очень давит. Причем это не только мое ощущение, точно такое же ощущение было и у Скотта. Он мне первым сказал: «Миша, сегодня мы с тобой преодолели Рубикон». То есть мы перевалили за половину и начали «спускаться с горки». Тогда стало легче! Прилетели новые люди – Олег Кононенко, Сергей Волков. Когда Юра Маленченко прилетел, то время приблизилось совсем близко к посадке. Поэтому вторую половину полета я гораздо легче перенес.
Есть различия, но как это не странно прозвучит, сейчас я чувствую себя значительно лучше, чем после первого полета. Потому что у меня есть опыт, организм помнит, что такое реадаптация. Я понимал, как надо заниматься на станции, что надо делать. И, наверное, основным стимулом было – доказать, что после длительного полета человек может продуктивно работать, действовать, мыслить. И это меня очень сильно мотивировало на послепосадочные процедуры, чтобы и ученые, и просто все люди увидели, что я работоспособен, могу работать на поверхности другой планеты. Не я лично, а человек! И мне кажется, что я это сделал, смог это доказать…
- Какой был самый тяжелый период полета морально – может быть после полугода, потому что домой возвращался Ваш коллега Геннадий Падалка, или, например, за месяц до посадки?
Сложный период полета – это первое полугодие. Наверное, все понимают, что в горку лезть сложно, а уже с горы, когда наступает какой-то переломный момент, то становится проще. Когда прилетаешь и понимаешь, что у тебя впереди еще 12 месяцев сложной работы вдали от Земли, от семьи… Само психологическое осознание этого очень давит. Причем это не только мое ощущение, точно такое же ощущение было и у Скотта. Он мне первым сказал: «Миша, сегодня мы с тобой преодолели Рубикон». То есть мы перевалили за половину и начали «спускаться с горки». Тогда стало легче! Прилетели новые люди – Олег Кононенко, Сергей Волков. Когда Юра Маленченко прилетел, то время приблизилось совсем близко к посадке. Поэтому вторую половину полета я гораздо легче перенес.
- Михаил Борисович, как долго будет длиться реабилитационный период после полета?
Есть период острой адаптации, который я сейчас прохожу в профилактории Звездного городка, он будет длиться 20 дней. 24 марта у нас будет официальная торжественная встреча экипажа, и 25 числа начнется второй этап реабилитации – это уже санаторный восстановительный этап. Надеюсь, что мы поедем в Кисловодск.
- То есть еще не было возможности посидеть в кругу семьи и отпраздновать Ваше возвращение?
Нет, конечно. Моя жена сюда приехала, но еще не было возможности видеть всех моих родных. Я внука еще не видел и дочку тоже. Встреча со всеми родными и близкими еще впереди.
- Значит можно сказать, что Ваша командировка еще продолжается?
Да, это реально продолжение командировки, причем не менее сложное. Сейчас достаточно трудный послепосадочный этап, когда организм адаптируется к Земле, к гравитации. Нас нагружают большим количеством послеполетных экспериментов, то есть продыха нет. Весь день расписан, процедуры начинаются с 07:30 утра, дальше идут эксперименты, врачи, датчики… только в 7 часов вечера можно немного перевести дыхание за ужином. Все это время на ногах, со второго этажа на первый, с первого на третий, ну и так далее. И это после года, проведенного в космосе. Реабилитацией это назвать сложно, это снятие фонов, так, наверное, будет правильнее.
- Уже на следующий день после возвращения Вы приняли участие в эксперименте «Созвездие». Расскажите, пожалуйста, об этом эксперименте подробнее.
«Созвездие» - это эксперимент Центра подготовки космонавтов. Он включает в себя два этапа. Первый - это центрифуга на следующие сутки после полета, и понимание того, как космонавт после длительного полета может вручную управлять спускаемым аппаратом. Находясь в центрифуге я проимитировал два режима спуска. Я должен был управлять аппаратом, а центрифуга создавала перегрузку, которую испытывает спускаемый аппарат в зависимости от того, какой угол я задал. Два режима я отлетал на оценку «отлично», чем все остались очень довольны. Следующий этап по эксперименту «Созвездие» нас ждет уже сегодня. Нас ждет имитация выхода и работы на поверхности Марса в наших выходных скафандрах «Орлан». У нас на стенде есть специальная система, которая моделирует марсианскую гравитацию. И мы с Сергеем Волковым должны будем выполнить целый ряд действий, которые космонавт или астронавт, как предполагается, будет осуществлять после высадки на Марс – взятие проб, ходьба, установка элементов конструкции.
- Общались ли Вы со Скоттом Келли после приземления? Планируете поддерживать дружеские отношения?
После посадки мы еще не успели с ним поговорить. Мы с ним общались Жезказгане, где была официальная встреча. Там мы обнялись, Скотт полетел на самолете НАСА в Хьюстон, а мы в Звездный городок. Но я могу сказать, что наша дружба только укрепилась! Скотт очень хороший человек и специалист. Никаких конфликтных ситуаций за год у нас не было, и желания отдохнуть друг от друга тоже не возникало. Наоборот, я очень жду, когда он прилетит сюда в Звездный городок через 20 дней на официальную встречу, и даже уже скучаю.
- Михаил Борисович, а Вы готовы отправиться в полет еще раз?
Да, безусловно, у меня такие планы есть, я готов! Я реабилитируюсь очень хорошо сейчас, потому что есть опыт уже. Думаю, что через достаточно короткое время, где-то через полгодика я пройду медицину, и у меня есть в планах – слетать еще один раз.