Александр Николаевич, вы совершили такое огромное количество вылетов, уничтожили 85 самолетов противника на земле и 7 самолетов в воздушном бою. Какие эпизоды были наиболее трудными?

На штурмовиках все вылеты сложные. В начале войны каждый восьмой вылет для летчика был последним. И когда я пришел с восьмого вылета, встречавший меня техник крайне удивился. 'Командир, ты вернулся?' - воскликнул он. Для него это было чем-то необычным. Конечно, для любого летчика самый волнующий - первый полет. Но самый тяжелый вылет был 13 июля 1943 года, когда мы штурмовали артиллерийские позиции на болховском направлении Калужской области. Вел группу капитан Малинкин, командир эскадрильи. Уже после того как мы сбросили бомбы на огневые позиции гитлеровцев и собрались возвращаться на свой аэродром, я заметил, как в воздухе появились вражеские летчики. Против нас оказалось 14 Ме-110 и 4 Ме-109. Численное преимущество было весьма значительным. Наше счастье было лишь в том, что из-за большого количества и низкой координации самолеты противника мешали друг другу. Но все равно в первые минуты боя у меня и Малинкина сбивают ведомых. Спустя несколько секунд мимо меня проносится 860-й 'Мессершмит', вероятно, он не рассчитал и проскочил мимо меня. И вот вдруг он оказывается в моем прицеле. Я вижу огромную махину, жму на гашетку и разряжаю две пушки и два пулемета. Он взрывается на моих глазах.

Как же вам все же удалось выжить в этой схватке?

Для того чтобы избежать вражеского обстрела со всех сторон, мне все время приходилось выполнять виражи, резко подниматься и опускаться, делать бреющие полеты. И тут ведомый говорит: 'Командир, патроны кончились'. 'Отстреливайся ракетницами', - командую я. Немецкий летчик, похоже, не понял, что мы на него выпустили, приняв световой сигнал за ракету, резко ушел в сторону. Чтобы протянуть время и дождаться, когда у фашистов закончится топливо, я на бреющем полете сбивал верхушки деревьев. Когда приземлился, в моем самолете насчитали 300 пробоин и застрявшие ветки. Это, пожалуй, был самый тяжелый бой в моей жизни. В тот день из четверки штурмовиков на аэродром вернулся только наш экипаж.

А сталкивались ли вы на войне со штрафными эскадрильями?

Хотя в те годы было не принято об этом говорить, но однажды один из штрафников прикрыл и меня во время боевого вылета. Уже потом я узнал, что один из ребят-истребителей был бывшим полковником. Я помню, что он был в реглане, но при этом на погонах остались отпечатки от 'шпал', то есть знаков отличия старшего командного состава. Докладывая на командном пункте о выполнении приказа, мне сказали о том, кто прикрывал меня, но я тогда не поверил. Не верили в это и мои бывшие сослуживцы. Только несколько лет назад мне разрешили поискать в архивах информацию о летчиках-штрафниках. И там я действительно нашел директиву 'О штрафных эскадрильях', подписанную Сталиным и Василевским. Документ предписывал использовать этих людей на самых опасных направлениях. Оказалось, что такие эскадрильи были в каждой дивизии. Мне удалось узнать, что в них даже оказались генерал-полковник Михаил Одинцов и маршал Иван Борзов. А тогда всем казалось, что никто не станет направлять штрафника в авиацию, ведь в любой момент он может перейти на сторону противников.

Были и такие случаи?

Да, по данным немецких архивов, 66 человек перелетели на противоположную сторону. Но ведь нужно помнить, что если один из сопровождаемых ими самолетов оказывался сбитым, рисковала жизнью вся команда. Таких случаев тоже было немало. Но если в авиации их использование было не всегда оправданно, то для наземных войск они зачастую выполняли функции заградительных отрядов. Ведь тогда создалась такая критическая обстановка, что мы были на грани - или так, или так, и если бы людские кордоны не были бы выставлены, немцы могли бы взять Сталинград.

Родной немец

Есть ли эпизоды войны, которые вы вспоминаете с особой теплотой?

Конечно. Однажды только я вернулся из полета, ко мне подбегает адъютант и говорит, что поймали пленного немца и заперли в подвале. Спускаюсь и вижу: на лавочке сидит худенький мужчина невысокого роста. Он настолько испугался меня, что напоминал загнанного зверька. Когда мы нашли переводчика, он рассказал, что на родине у него остались жена и шесть девочек, и в подтверждении своих слов достал маленькую черно-белую фотографию. Мне тогда стало искренне жалко этого человека. Я подумал: виноват ли он, что мы с ним оказались по разные стороны баррикад? Наверное, ни он, ни я не виноваты. Я приказал направить его на кухню - колоть дрова и носить воду. Уже через неделю наш пленник заметно располнел и повеселел. Но нагрянувшие в полк особисты, узнав о немецком работнике, отчитали меня, а его отвезли в лагерь для военнопленных. В конце войны уже никого не расстреливали, и когда мы ехали на какое-то совещание в Минск, вновь увидели нашего бывшего пленника. Он стоял в лагере, прижавшись к колючей проволоке, и смотрел на нас такими радостными и одновременно тоскливыми глазами. Мы так обрадовались, увидев его, что под завязку нагрузили немца сигаретами, хлебом и консервами.

А в мирной жизни приходилось ли вам встречаться с бывшими противниками?

Да, это произошло в 1982 году. Тогда в Западной Германии проходила встреча летчиков-истребителей всего мира. Хотя я и не истребитель, но мне было поручено участвовать в этой встрече. И совершенно случайно я узнаю, что сидевший рядом со мной немец воевал против меня 40 лет назад. Мы открыли карту и показали друг другу, где располагались тогда наши аэродромы. Я ему говорю: 'Мы по вашему аэродрому нанесли удар'. 'Правильно, вы у нас сожгли шесть самолетов, но и мы у вас шесть сбили', - отвечает он. Все точно. Вот сидим мы, бывшие враги, а у нас уже ненависти к друг другу никакой нет. И это правильно, ведь жизнь настолько сложна, что сейчас нам нечего делить, кто виноват, кто прав, несолидно это как-то в нашем возрасте.

Сейчас я очень горжусь тем, что несколько лет назад нам удалось создать международный клуб ветеранов Второй мировой войны 'Примирение'. Перед его созданием я объездил Рим, Париж, Берлин и Афины и был удовлетворен тем, что все ветераны понимали: нельзя постоянно воевать, всякая война всегда заканчивается перемирием.