-- Год назад одной из основных тем был перевод российской энергетики на уголь для высвобождения экспортных объемов газа. Удалось ли решить эту проблему, определив в рамках генсхемы размещения объектов электроэнергетики тип топлива для новых станций, или она потеряла актуальность?
-- Прошлый год действительно прошел под знаком энергетики. Причем моменты, связанные с глобальной энергетической безопасностью, были не менее, если не более остры и актуальны, нежели внутренние. Последние заключаются даже не в высвобождении газа или нефти на экспорт. Российская экономика подошла к той фазе, когда фактор эффективного использования энергоресурсов стал ключевым для ее конкурентоспособности. Один из основных моментов, который всегда рассматривался как наше преимущество, это избыток якобы дешевых энергетических ресурсов. Расставание с этим мифом и лежало в основе гаммы решений, которые принимались. Первое и важнейшее из них появилось 30 ноября 2006 года после мучительных дискуссий -- изменение параметров рынков газа и электроэнергии. По сути, это программа либерализации, хотя и с определенного рода кавычками. Я начал с этого, поскольку генсхема развития электроэнергетики до 2020 года в определенной степени без этих решений вообще не могла бы обсуждаться.
-- Какова судьба генсхемы?
-- Мы направили документ в правительство. Для Калининградской области понятна схема, по которой РАО "ЕЭС России" и "Газпром" найдут совместные формы участия в развитии электроэнергетики. То же по Северо-Западной ТЭЦ. Северо-Западный регион является самым проблемным по одной простой причине -- это терминальная точка газовой инфраструктуры. Чтобы туда доставить необходимый объем газа, надо расшивать не финальную часть трубы, а идти по всей системе. Это большие проблемы не столько по деньгам, сколько в связи с учетом факторов развития добычных мощностей. Чтобы не получилось, что вывод одного из месторождений и запуск другого приведет к тому, что требуемые дополнительные транспортные мощности завтра окажутся пустыми. Политики там никакой нет, поэтому в ближайшее время генсхему примем.
-- Какова сегодня политическая составляющая в вопросе экспорта энергоресурсов?
-- Вокруг поставок газа вообще достаточно много политики, которая весь год сопровождала эту тему. И много ярких ярлыков России было навешано. Когда говорили, что для нас это самый главный политический фактор, что энергетика -- это та дубина, которой Россия... ну и так далее. Я имею в виду, например, проблемы по Nord Stream. Нас часто подталкивают к тому, чтобы находиться в роли оправдывающихся. Но все эти диалоги после первых же десяти минут показывают, что нам оправдываться не за что, и удается снимать этот политический налет. Хотя в ряде стран формируется не всегда благожелательное общественное мнение по поводу России, и среди первых факторов, как правило, звучит энергетика. Связано это с простой вещью: 25% рынка газа в Европе -- это российский газ. Это воспринимается как зависимость сродни наркотической, с которой надо бороться. При этом, как только у нас усиливаются контакты с Китаем, тут же возникает ревность: что же вы туда? А мы тут как? А хватит ли на тех и на нас газа? Это подчас внутриполитические проблемы либо в отдельных странах, которые в поиске аргументов для спекуляций находят вот такие "изюминки". Либо неких сообществ, когда выясняют отношения, в том числе в Евросоюзе, насколько энергетика или энергополитика является сферой наднационального регулирования или национального регулирования стран. У них эта дискуссия идет достаточно долго. Это внутреннее дело ЕС, но пока энергетика является в существенной части национальной прерогативой отдельных стран. Они сами определяют свою стратегию, сами оценивают свою безопасность. Там дифференциация колоссальная: кто-то двумя руками за атомную энергетику, у кого-то фобия, кто-то на 100% завязан на газ, кто-то диверсифицировал поставки за счет сжиженного природного газа, у кого-то такой возможности нет. Я уже не говорю о чисто политических проблемах, которые бывают. А в любой внутриполитической борьбе самое лучшее -- это найти внешнего врага, поскольку это очень хорошо отвлекает, это очень известный прием. Но как бы ни шел этот общеполитический разговор, подписываются новые контракты, продлеваются сроки -- до 2035 года с Францией, Италией, Германией, основными нашими партнерами. Подписываются соглашения о взаимном участии в активах.
-- Тема Китая уже несколько лет используется как угроза дефицита газа Европе, однако до сих пор "Газпром" не смог достичь никаких конкретных договоренностей по этому направлению. Вы видите реальные перспективы?
-- Эти переговоры идут не первый день и не просто. Причины достаточно понятные. Газ для Китая абсолютно новый сектор, который страна только-только начинает осваивать. В Китае нет еще развитой инфраструктуры для рынка газа, нет и самого рынка. При этом совершенно очевидно, что газовая составляющая на перспективу будет весьма существенна для энергобаланса Китая. Но не сегодня, а завтра -- это временной лаг, который позволяет китайским партнерам выдерживать в переговорах тот темп, который им кажется правильным.
-- Когда ситуация может стать критической?
-- Мы ставили задачу завершить переговоры по ценам на газ до конца 2007 года. Но реально, наверное, важным или критическим будет 2008 год.
-- Как вы расцениваете действия Туркмении по повышению закупочной стоимости газа для "Газпрома"?
-- Всем понятно и известно, что ситуация на рынке газа существенно меняется. И не только потому, что цена на рынках Европы и США растет, но и потому, что Россия для себя принимает внутренние решения по поводу равнодоходности внутренних поставок и экспорта с 1 января 2011 года. Мне кажется естественным, что со всеми нашими партнерами, в том числе центральноазиатскими, мы перейдем на ту же самую формулу цены, которая существует на рынке, в первую очередь европейском.
-- То есть установленную цену вы считаете адекватной?
-- Да, считаю адекватной и понимаю, что в 2008 году мы должны выработать формулу цены и с Туркменией, и с Узбекистаном, и с Казахстаном. Мы также заинтересованы в том, чтобы эти поставочные контракты заключались на срок не менее 15 лет. Тогда мы уйдем от абсолютной стоимости газа, от этих новогодних страшилок со всеми нашими партнерами.
-- Ряд аналитиков прогнозируют скорое начало падения добычи нефти в России. Когда, по-вашему, это может случиться?
-- Мне этот вопрос задают не только журналисты, но и мои коллеги из других стран. Я на него всегда отвечаю одинаково: в 2003 году, 28 августа, в день моего рождения, мы утвердили энергетическую стратегию России до 2020 года. В ней предусмотрено, что добыча нефти в России выйдет "на полку" с ежегодным незначительным приростом 1-2%. Планировалось, что это случится ближе к 2010 году. Это произошло раньше, поскольку пиковый прирост сместился чуть влево по графику, но мы вышли именно на ту "полку", которую прогнозировали. И в 2007, и в 2008 году мы будем добавлять к добыче по 10 млн тонн. В той же стратегии написано, что произойдет изменение регионов добычи: в Западной Сибири она падает, стабилизируется в Поволжье, но начнется прирост на Дальнем Востоке, в Тимано-Печорском регионе, потом в Восточной Сибири. Конечно, темп прироста будет не тот, что в 2003 и 2004 годах, не десятки процентов. Но такого никто и не обещал.
-- Как государство может повлиять на ситуацию?
-- Мы не только делали прогноз, но и говорили, что без создания преференциальных условий в Восточной Сибири вряд ли сможем поддержать необходимый темп освоения месторождений. Поэтому были приняты налоговые преференции -- каникулярный период для Восточной Сибири, который, с моей точки зрения, послужил вместе с ростом цены на нефть очень хорошим стимулом. Рост цены даже меньший стимул, поскольку в значительной степени снимается экспортной пошлиной. По выработанным месторождениям тоже сделали преференциальный режим, хотя есть сложности по его администрированию. У нас часто возникают ситуации, когда благие намерения разбиваются о характер администрирования. Мы собирались с нефтяными компаниями, обсуждали эту тему. Будем еще обсуждать, чтобы сформулировать предложения, как этот режим упростить, поскольку пока технические инструменты, которые предлагают налоговые администраторы, могут оказаться дороже, чем размер самих преференций.
-- Когда будет сформирована госполитика, касающаяся условий работы компаний на шельфе?
-- Пока реальная отработка шельфа шла только в режиме СРП, и те два реально действующих проекта, которые есть ("Сахалин-1" и "Сахалин-2".-- "Ъ"), составляют основу того, что мы называем работой на шельфе. Впереди у нас разработка Приразломного и Штокмановского месторождений. СРП может и должно сохраняться как инструмент, но вместе с тем преференциальный режим, который сейчас апробируется в Восточной Сибири, может быть распространен и на шельф. Если этого окажется мало, будем рассматривать эксклюзивные режимы работы, но это всегда сложнее. Новый режим нужен только тогда, когда есть внятная программа, точно состыкованная по срокам освоения месторождений. Конечно, сейчас можно инициировать разработку новых газовых месторождений в том же Баренцевом море. Но Штокман -- это уже более чем достаточно. Без решения возникших там инфраструктурных вопросов, без понимания, как проект будет развиваться, дальше достаточно непросто принимать решения о передаче других участков. И для чего? Чтобы компании поставили их себе на баланс? Тем не менее в рамках подготовки новой редакции энергетической стратегии до 2030 года, в рамках разработки программы по шельфу, концепция которой пока рассматривается, схемы работы будут найдены. И время принятия таких решений не станет критическим для обеспечения соответствующих уровней добычи нефти и газа.
-- То есть пока не начнется разработка Приразломного и Штокмана, говорить о начале освоения других шельфовых месторождений не приходится?
-- Я думаю, что да. Пока Штокман не войдет в реальную инвестиционную фазу. Хотя мы достаточно активно обсуждаем ямальскую группу газовых месторождений. А по нефтяным месторождениям работа в значительной степени будет идти все-таки на Дальневосточном шельфе, хотя и газа там достаточно. Это новая газовая провинция, и в следующем году, когда завод СПГ "Сахалина-2" войдет в строй, для нас это будет реальный прорыв. Мы и раньше работали на рынке СПГ, но в виде спотовых операций, а своя технологическая провинция -- это сильный фактор. В перспективе Сахалин будет развиваться не только с точки зрения мощностей по сжижению газа, но и по газохимии.
-- То есть вопросы по шельфу сейчас заморожены?
-- Нет, я так не говорил. Мы обсуждаем Ямал. Но речи о том, что немедленно, завтра всем нужно выйти и начать бурить, нет. Даже с технологической точки зрения, если вы сейчас захотите где-то бурить на шельфе, надо еще найти платформу. Потому что сейчас нет ничего свободно плавающего.
-- Но говорят, что "Газпром" и "Роснефть" фактически уже договорились о разделе шельфовых месторождений Арктики и Сахалина между собой.
-- В общем, да. Совершенно понятно, что в этих проектах доминанта будет у российских компаний. И понятно, что компаний, которые способны на такую работу, две. У одной больше газовый интерес, у другой -- нефтяной. Вот и все, чего там еще делить?
-- То есть ЛУКОЙЛ на такую работу не способен?
-- Не хочу так говорить. Я имею в виду, что, отдавая в пользование свои недра на шельфе, государство будет заинтересовано в том, чтобы сохранить в том или ином виде контроль над их разработкой. В этом смысле присутствие компаний с госучастием лично у меня не вызывает вопросов.
-- Но понимание того, что нефтяными проектами будет заниматься "Роснефть", а газовыми -- "Газпром", уже есть?
-- Это было бы как минимум логично.
-- А для "Зарубежнефти" место будет?
-- С точки зрения опыта, задач и возможностей, которые есть у "Зарубежнефти", наиболее важными и актуальными для нее будут скорее территории третьих стран. У нее есть хорошая перспектива на рынках африканских, ближневосточных, латиноамериканских стран, где значим фактор именного государственного присутствия России.
-- И если туда захотят прийти другие российские госкомпании, столкновения интересов не возникнет?
-- Здесь нет никаких противоречий. Уже существуют проекты, в которых "Зарубежнефть" активно работает в третьих странах со своими партнерами -- как российскими, так и другими компаниями.
-- Министерство по-прежнему рассматривает возможность строительства БТС-2?
-- Мы провели с "Транснефтью" совещание на эту тему и приняли решение дополнительно подготовить своего рода предварительный технико-экономический расчет для маршрута, заканчивающегося в Усть-Луге. Оценить с нефтяными компаниями перспективы по созданию там новых перерабатывающих мощностей, увязать перспективы расширения поставок нефти на российские заводы и возможности увеличения поставок казахской нефти. Эта работа должна быть завершена в апреле. Надо отдавать себе отчет, что наша задача -- не создавать избыточные резервные мощности.
-- То есть нефть, которая сейчас идет по "Дружбе" в БТС-2, перенаправлена не будет?
-- Сегодня "Дружба" загружена в полном объеме, поскольку обеспечивает нефтью целую группу восточноевропейских и западноевропейских НПЗ, многие из которых не имеют альтернативных источников поставки. И создавать угрозу остановки этих заводов у нас намерений нет, это точно.
-- Поэтому нужно найти дополнительные 50 млн тонн нефти для загрузки БТС-2?
-- Нам нужно сформировать совершенно внятную и понятную схему грузопотока.
-- На нефтяников и газовиков во многом рассчитывает российское судостроение -- они уже представляли свои потребности?
-- Определяются, всем такая задача сформулирована: и "Газпрому", и нефтекомпаниям. Они должны сформировать свой прогнозный портфель заказов либо в транспортировке, либо в обустройстве шельфовых месторождений. Работа идет плановая, небанальная, она рассчитана на весь этот год.
-- В то же время ряд ключевых для себя сегодня военных заказов судостроители срывают, как, например, в случае "Адмирала Горшкова" для Индии. ФГУП "Севмашпредприятие" просит на реализацию проекта госкредит на $1 млрд, вы собираетесь помогать?
-- Переговоры с заказчиком по этому проекту идут, но я не хочу прогнозировать их итоги. Там есть объективные вещи, которые не были учтены на момент подготовки и заключения контракта, даже если не говорить, что за это время произошло с долларом и рублем. На самом деле это один из тяжелых моментов для очень многих контрактов, которые заключались на длинные сроки без валютного хеджирования. На тот момент у нас тихонько девальвировался рубль, а доллар, по сути, стоял спокойно. Сейчас мы имеем обратную ситуацию. Это колоссальная проблема для такого рода контрактов. У нас есть предприятия, которые умеют хеджироваться от таких рисков, например пароходства "Совкомфлот" и "Новошип" (госкомпании, сейчас они объединяются.-- "Ъ"), но для многих это откровение.
-- Сейчас создается государственная Объединенная судостроительная корпорация (ОСК), но наиболее успешные предприятия отрасли -- частные. Планируется слить их с ОСК?
-- ОСК может искать те или иные формы кооперации с частными структурами, например в форме проектов по поводу новых верфей или инжинирингового центра, через частно-государственное партнерство. Но не будут прилагаться усилия, чтобы собрать все, на мой взгляд, это просто не требуется. Нет в мире такой консолидации в судостроении.
-- Будут ли в таком случае преференции у ОСК при распределении госзаказа?
-- Сейчас со стороны государства поступают в основном оборонные заказы, в том числе в рамках внешнего военно-технического сотрудничества. А у нас стоит другая задача: увеличить в судостроении гражданскую составляющую, которая находится в зачаточном состоянии, как минимум до половины. Но битва за госбюджет должна оставаться такой же, как и была, на тендерной и аукционной основе.
-- А в отношении программы развития гражданского авиастроения приоритеты уже понятны? Совет директоров государственной Объединенной авиастроительной корпорации (ОАК), куда вы входите, до сих пор не рассмотрел ее. В ходе создания ОАК планировалось, что будет определено несколько ключевых направлений, но до сих пор формально развиваются все линейки воздушных судов.
-- В исходной стратегии говорилось, что мы будем сохранять модельный ряд, который является ограниченным по объему и возможностям, но нишевым, до того, как не заменим его новым. В частности, мы оставляем линейку самолетов Ту-204/Ту-214, пока ей на смену не придет МС-21. Он должен выйти на рынок к 2015 году, потому что иначе мы просто опоздаем с этой машиной. По Sukhoi SuperJet ситуация понятна. Это приоритетный проект с точки зрения того, что эти самолеты могут быть эффективны на международном рынке. Внутреннего рынка в России, достаточного по объемам для производства эффективного самолета, нет.
-- Почему же тогда снова заговорили о выпуске Ту-334?
-- Его перспективы на внешнем рынке по сравнению с SSJ весьма ограниченны. Но Ту-334 делается в значительной степени из отечественных комплектующих, то есть может служить для целей, где встают вопросы спецдопусков. Но это, к сожалению, означает, что мы не можем рассчитывать на масштабную линейку и самолеты будут ниже по эффективности производства, чем SSJ.
-- От чего государство откажется в авиастроении?
-- Мы честно и заранее сказали, что пока не видим для себя широкофюзеляжную машину класса Ил-96, которую можем вывести на рынок и которая будет на 15% лучше, чем самолеты, которые сегодня есть. Семейство Ил-96 постепенно сойдет на нет, и заменить его нечем. Поэтому будем в этой нише искать кооперацию с нашими партнерами, возможность разделения рисков. Есть вариант создания самолета, привязанного к таким рынкам, как Индия или Китай, где огромный пассажиропоток, но не очень большие расстояния, то есть требуется машина типа нашего Ил-86. То есть мы готовы вписаться в то, что китайские коллеги называют идеей большого самолета, как в новый проект, своей собственной ниши у нас нет. Но существует еще ниша грузовых самолетов -- линейка на базе Ил-76, грузового Ил-96, Ан-124. К транспортным машинам требования другие, топливная эффективность не так важна. Поэтому грузовая линейка достаточно стабильна. Плюс новый проект многоцелевого транспортного самолета, который мы делаем вместе с индийскими коллегами.
комментарии (0):
ЭКСПОРТ НОВОСТЕЙ/RSS