- Валентина Леонидовна, Ирина Баяновна! Когда человека готовят к какому-либо великому свершению, но по воле обстоятельств или начальства выбор падает не на него, многим это видится чуть ли не потерей смысла жизни. А как вы восприняли случившееся с вами?

Ирина Соловьева: Тут надо разделить две вещи. Естественную досаду и даже обиду, которая, конечно, была в момент, когда объявили решение Госкомиссии о том, кто полетит:

- Обиду на Терешкову?

И.С.: При чем тут Валентина? Решали ведь не она и не мы. Но от этой обиды надо отделить нашу жизнь до полета и после. У каждой была работа, может быть, не менее интересная, чем даже в Звездном.

Когда мне предложили готовиться к полету, я согласилась. Но душа рвалась обратно к прыжкам с парашютом. Знала, что, если случится какая-нибудь зацепочка на медкомиссии, не пройду очередное испытание, то вернусь в свою команду - сборную СССР по парашютному спорту, которая готовилась тогда к первенству мира в США. Сомневалась в правильности выбора до момента, когда стали знакомиться с космической техникой. Тогда приняла решение: дороги назад нет.

- Валентина Леонидовна, а вас, говорят, в отряд рекомендовал сам Келдыш?

Валентина Пономарева: Да нет, "сосватал" меня Севка, ныне - профессор, доктор физико-математических наук Всеволод Александрович Егоров, первым рассчитавший на ЭВМ все возможные траектории полета к Луне, а тогда мой сослуживец, знавший, что я увлекаюсь авиацией. Уговорил - долго уговаривать не пришлось - написать заявление: хочу, мол, в космос. И с ним я, нарушая субординацию (была простым инженером-программистом в Отделении прикладной математики АН СССР, где директором был "теоретик космонавтики" М.В. Келдыш), заявилась в директорский кабинет. Мстислав Всеволодович прочел, похмыкал. Потом спросил: "Почему вы любите летать?" - "Не знаю". Думала, рассердится. А он неожиданно: "Правильно. Это знать невозможно".

Вскоре меня пригласили на медкомиссию.

Заметки на полях. После окончания МАИ Валентине Пономаревой предложили остаться в родном вузе с перспективой научной карьеры. Отказалась. После этого ее распределили в королёвское ОКБ-1. И она снова отказалась: ждала своего первенца, Сашу, а на работу пришлось бы ездить в переполненных электричках. Но провидение все равно привело ее к Королеву, соединив этот вариант выбора с тем, который она тогда предпочла, придя в Институт Келдыша.

Были в жизни и другие замкнутые круги. В школе она писала прекрасные сочинения, и любимая учительница литературы перестала с ней разговаривать, когда, окончив десятилетку с золотой медалью, Валентина выбрала не гуманитарный, а технический вуз. Но уже в наши дни - дань тем давним школьным урокам литературы - она напишет умную, честную, талантливую книгу "Женское лицо космоса".

И так же, как раньше ее учительница, потом на нее обидится декан в МИФИ, когда она настоит на переходе в МАИ: "Ну что вы, авиация - это же паровозная техника, всю жизнь будете чертить болт с гайкой. А мы - на переднем крае науки, за нами будущее".

Всю жизнь потом она занималась динамикой космического полета. А сейчас возглавляет проблемную группу истории космонавтики в Институте истории естествознания и техники Российской академии наук.

- Говорят, Соединенные Штаты к своим женщинам-астронавтам относятся бережнее, чем мы. Они послали женщину на орбиту только тогда, когда появились корабли с более или менее комфортными условиями.

В. П.: Ну, первые астронавтки в США натерпелись не меньше нашего. И готовились они по не менее жестким программам. В первой группе у них было 13 женщин. В том числе такие выдающиеся летчицы, как Джерри Кобб. Летать она начала в 12 лет. Облетала чуть ли не весь земной шар. У нее было более 10 тысяч часов налета на всех типах самолетов. В феврале 1960 года первой прошла первоначальный барьер космических испытаний. Так что, будь такая возможность, Америка непременно бы первой послала женщину в космос, не задумываясь ни о каких комфортных условиях. Американцы добровольно уступили нам пальму первенства, закрыв в июле 1961 года программу подготовки женского космического полета.

Тогда и у нас, и у них в подготовке астронавтов и космонавтов все было по-военному заорганизованно. И мы, и они были в системе, предполагавшей дискриминацию женщины в этой подготовке. НАСА вообще выступала резко против женских полетов. Против было и самое широкое общественное мнение Америки. В газетах этих мужественных женщин называли "астродурочками".

А теперь у нас и у них - совсем противоположная картина. Американки летают. У нас же почти за сорок лет в космосе побывали всего три женщины. После Валентины по два раза слетали Светлана Савицкая (около 20 суток на околоземных орбитах; первый в мире выход женщины в открытый космос) и Елена Кондакова (более 178 суток в космосе). Сейчас готовится Надя Кужельная.

И. С.: Вот летала французская космонавтка Клоди Эньере недавно. Надежда была ее дублером.

- Когда слетала Валентина Терешкова, все "наверху" уже хорошо знали, что следующего раза не будет. Есть и такая точка зрения.

И. С.: Нет, что будет дальше, по-моему, никто толком не знал. Все время возникали разные новые варианты.

В. П.: Перед тем как было объявлено решение Госкомиссии, Королев задал каждой из нас несколько вопросов. И первой - мне: почему я такая грустная и будет ли мне обидно, если не полечу? Я резко, с нажимом ответила: "Да, Сергей Павлович, мне будет очень обидно!". И он так же, с нажимом, сказал: "И я бы так ответил. Мне тоже было бы очень обидно". Потом помолчал. И добавил: "Ну ничего, вы все будете в космосе!".

Уже на космодроме в день проверки скафандров настроение было пресквернейшее. Подошел Королев. Хотел, видно, сказать что-то ободряющее, успокаивающее, в духе этого самого "все там будете", но посмотрел мне в глаза, понял, что сдерживаюсь из последних сил, и только потрепал по плечу, отошел. Если бы он сказал хоть слово, разревелась бы.

На другой день у меня с ним был очень откровенный разговор о наших будущих полетах. И он сказал: "Я не вижу перспективы". Вот так.

Заметки на полях. Перед первым мужским полетом три первых индивидуальных скафандра опробовали Гагарин, Титов, Нелюбов. Теперь ситуация повторилась. Скафандры надели Терешкова, Пономарева, Соловьева. Но было и отличие. Там дублером был Титов. Дублерами Терешковой были назначены две запасные. ? 1 - Соловьева, ? 2 - Пономарева. Когда одного из руководителей полета спросили, почему, он ответил: "В силу особенностей женского организма".

Почти чеховские позывные для первого в мире космического полета женщины: "Я - Чайка" предложила Валентина Леонидовна. Это были позывные женской группы высшего пилотажа, в которой она участвовала, на всесоюзных авиационных праздниках в Тушино.

За пять дней до старта своей тезки, 11 июня 1963 года, Валентина Пономарева записала в дневнике: "Когда тяжело и плохо, когда приходится глотать горькие пилюли, ощущение того, что мир прекрасен, особенно остро. Стихи, музыка, небо, солнце - все выглядит, как деревья после дождя. "Принимаю тебя, неудача, и удача, тебе мой привет!".

Позже в своей книге она вспомнит об этих предстартовых днях: "У ребят в гостинице были магнитофон и пленки с записями Галича, Визбора, Высоцкого, Кима. Когда выдавалось свободное время, мы приходили к ним послушать песни. Гагарин особенно любил Кима, а у нас с Ириной любимой тогда была песня Визбора: "Спокойно, дружище, спокойно, у нас еще все впереди:"

Так все-таки Королев не видел перспективы в женских полетах?

В. П.: Нет, у меня все же было ощущение: что бы он там сам ни говорил, а крест на нас он не ставил. Хотя мужчины-космонавты, смирившись с "государственной необходимостью" первого женского полета, чуть ли не все были против его продолжений, но "в верхах" у нас были и противники, и сторонники. Однажды Каманин приехал в ЦПК (Центр подготовки космонавтов. - К. С.), вызвал нас с Ириной к себе и сообщил, что на 1966 год ВВС запланировали женский 15-суточный полет на "Восходе". С выходом в открытый космос. Готовиться будут Ирина, я, Хрунов, Горбатко, Заикин, Шонин. Женский экипаж - основной. Мужские - запасные. Допускались смешанные экипажи. Помню, как мы тогда воспряли духом. Но оказалось, решение принято лишь на уровне ВПК. А ЦК его потом не утвердил. Было еще несколько всплесков надежды.

- Последний, насколько я помню, уже после расформирования вашей группы?

В. П.: Да, на переходе от 70-х к 80-м годам. Знаете, как я об этом узнала? Так и быть, расскажу. Теперь можно. Приглашает меня к себе в кабинет в Министерстве среднего машиностроения мой однокурсник и, беря обещание молчать, дает почитать секретный документ из сейфа. Академик Глушко пишет в ЦК партии: поскольку американцы в космосе наступают нам на пятки, новый женский полет был бы очень выигрышен. Подготовленные к нему люди есть. И перечисляются наши четыре фамилии. Однако и этот всплеск кончился ничем.

- У вас в связи с несбывающимися надеждами не появлялось желание уйти из отряда?

В. П.: Когда погиб Володя Комаров, ребятам показали, что от него осталось (девушек от этого страшного испытания избавили). Вроде как бы еще раз напомнили: если кто уйдет, будет понят. Никто не ушел. У каждого и у каждой до конца оставалась "умирающая последней" надежда на свой полет.

И. С.: Уйти из отряда, даже когда становилось ясно, что уже или больше не полетишь, - о, это был Поступок, на который за прошедшие десятилетия решился только один человек.

- Герман Титов?

В. П.: Да. Он ушел сам. Сначала - в испытатели новой авиационной техники. Потом - в Академию Генштаба, которую окончил с отличием. Мне он тогда сказал: "Что я буду в очереди стоять? А вот окончу это заведение, какого-нибудь генерала подвинут и дадут мне серьезную работу".

И. С.: Титов всегда оставался самим собой. И всегда был независимым. А ведь на первых космонавтов обрушивалась такая слава, которая могла сместить представления о жизненных ценностях.

- Вы полагаете, у Гагарина и Терешковой жизнь после полетов была уже в значительной степени запрограммирована?

И. С.: В значительной степени.

В. П.: И во многом обеднена.

И. С.: Однажды я поймала себя на мысли, что жизнь у меня сложилась вполне интересно и счастливо, гораздо интереснее, чем если бы был полет. На "вершине" меньше свободы выбора. Выбора и рода занятий, и друзей.

В. П.: Не надо сравнивать. Это просто разные жизни. Свои достоинства есть и там, и там. Я вот однажды задержалась в кабинете Валентины в бытность ее председателем Комитета советских женщин. Заглянула по какому-то личному делу, а тут - люди, люди, люди: Посмотрела, как она посетителей принимает, решает их проблемы. Я бы так не смогла! Здесь особая выдержка, такт нужны. Особый талант:

- Вы говорите: сами из отряда не уходили. Но ведь отчисления были. Были ведь и ситуации, когда в результате перечеркивалась судьба человека. Жизнь после Звездного, после отчисления за пререкания и стычку с патрулем, и трагическая смерть Григория Нелюбова - печальная тому иллюстрация. Если бы его судьбу решали вы, то как бы поступили?

И. С.: Из нашей группы отчислений не было. Пятеро было, пятеро и осталось. Из мужского отряда отчисляли. По разным причинам - от медицинских до дисциплинарных. С Гришей же Нелюбовым Каманин поступил жестко и несправедливо. Мера наказания явно не соответствовала степени вины. Ну дали бы любое взыскание! Но отчислять: По отношению к такому славному, открытому, дружелюбному человеку: Ему действительно сломали судьбу.

В. П.: Знакомый, не причастный к нашим делам, прочтя дневники Каманина, сказал: "Ну и тюрьма у вас была!". При всей строгости, тюрьмы у нас, конечно, не было. Все возникавшие конфликты по-божески разрешались, как правило, внутри отряда. Без начальства. Но когда все же сор из избы выносился, приезжал Каманин. И его разносы я по сей день вспоминаю с содроганием. Один из них он закончил так: "О вас же песни поют!".

И. С.: Каманин предъявлял к ребятам (справедливости ради: и к себе тоже) сверхстрогие требования. Полагал, что, поскольку он за всех в ответе, все должны быть под его крылом - и ни шагу в сторону. А они ведь, хотя и знали толк в армейской дисциплине, были яркие личности. Конфликт с летавшими космонавтами в дневниках Каманина явно прослеживается.

Знаете, когда я ехала в Дом журналиста на презентацию вышедших в свет каманинских дневников, думала: только бы Германа там не было! Приезжаю - он в зале. И, конечно, тут же ему задали вопрос: как он относится к тому, что о нем написано? Герман был великолепен. Он вышел и сказал: "Я книгу Николая Петровича не читал. Но представляю, что он может обо мне написать. А я о нем могу написать еще больше. Но не написал. И писать не буду". Аплодисменты. Все. Исчерпан вопрос.

- Кто из тех, кто осваивал космос и на орбитах, и в наземных лабораториях, цехах, службах, начальственных кабинетах, был для вас образцом не только профессиональных, но и личностных качеств - порядочности, честности, гражданского мужества?

И. С.: Проще назвать тех, кто такими не являются. Но их лучше не называть. А так - очень многие. Прежде всего Владимир Комаров.

В. П.: Да, весь полет Комарова - отказ за отказом. Уже не было надежды, что удастся посадить корабль. Один вариант посадки сорвался, другой. Остался последний. По которому космонавты не тренировались. Его придумали от безысходности уже во время полета. Но Комаров все понял и отлично, точно выполнил. Черток, вместе с Раушенбахом и Гагариным управлявший тем полетом, вспоминает, как у Юрия Алексеевича вырвалось (это в продолжение спора, который тогда велся, да и сейчас ведется: что надежнее в космосе - техника или человек?): "Что бы мы делали без человека! Ваша ионная система оказалась ненадежной, датчик отказал, а вы все еще не доверяете космонавтам".

Спуск Комаров обеспечил. А потом - отказ парашютной системы. Трагическая нелепость. Но и - трагическая закономерность. Еще до полета Комаров сказал: "Я знаю, что корабль сырой. Но лететь надо". И весь полет держался мужественно, как подобает. А в жизни это был очень интеллигентный человек. Мягкий, добрый и умный.

Да и с полетом Гагарина не все так безмятежно было. Он ведь тоже проявил в космосе незаурядное мужество. После выключения тормозного двигателя разделение приборного отсека и спускаемого аппарата должно было произойти через десять секунд. А оно произошло через десять минут. К тому же корабль беспорядочно вращался. И он, не зная, чем все кончится, четко докладывал на Землю: что видит, что чувствует, с какой скоростью вращается корабль.

И. С.: У Бориса Волынова во втором полете тоже долго не было разделения с приборным отсеком. И корабль вращался при входе в плотные слои атмосферы. Он понимал, что может погибнуть. Но надиктовывал на магнитофон подробный отчет: что происходит. И прятал подальше бортжурнал, чтобы спасти уникальную информацию. Жив он остался чудом.

А Володя Ляхов, который сутки работал на орбите при отказе основного двигателя, не зная, удастся ли вернуться, но при этом ни на минуту не терял самообладания: Нет, этим ребятам Звезды Героев давали недаром!

В. П.: А при подготовке: Вот Гагарин опекал нашу группу. Уже на космодроме, перед самым полетом, безжалостно будил нас утром и выводил на зарядку. Журналисты ехидничали:

Рыщет пресса по кустам,

Ищет пресса здесь и там:

Ах, куда ведет Гагарин

Космонавток по утрам?

Официальным же нашим куратором был Григорий Герасимович Масленников. Полковник. Начальник штаба части. Мы поначалу звали его "классная дама": он казался педантичным и мрачным. Никогда не улыбался. У Иры в комнате висел плакат, где отмечались СЧВ - События Чрезвычайной Важности - и где очень редко появлялось: "М. у.". Это значит: "Масленников улыбнулся". И ставилась дата.

А потом мы с ним подружились. И оказался он для нас добрым, заботливым отцом. Просто он, фронтовик, кадровый офицер, никогда не имевший дела с женскими коллективами, поначалу напускал на себя чрезмерную строгость.

- Объединил еще больше вашу пятерку полет Валентины Терешковой или, напротив, разъединил?

И. С.: Внешне он вроде бы сразу же по-разному распорядился нашими дальнейшими судьбами. Валина фамилия зазвучала на всех радиоволнах и континентах. А наша причастность к этому еще долгое время пребывала под грифом "секретно". Но именно время и показало, что объединяло нас все-таки большее, чем разъединяло. Общая память, общие тренировки, испытания, Звездный городок, общая молодость, наконец, многого стоят. Мы и по сей день вместе празднуем дни рождения друг друга. И непременно - 16 июня, день полета. Многие дружеские круги в мужском отряде не выдержали испытания временем. А наш женский круг сохранился.

- После полета Юрия Гагарина его дублера Германа Титова наградили орденом Ленина, всех остальных нелетавших космонавтов из первого отряда - орденом Красной Звезды. А вас?

В.П.: Нас ничем не награждали. Кстати, после гагаринского полета среди награжденных сотрудников ЦПК была и Валентина Гагарина. Очень справедливо.

И.С.: Есть потрясающий снимок, сделанный Василием Песковым в момент, когда она узнаёт о полете мужа. Если бы мне доверили выбирать фотографию, символизирующую ХХ век, я бы выбрала эту.

Заметки на полях. Перед полетом Терешковой Песков побывал на Урале, в родном городе Ирины Соловьевой - Серове. И очаровал ее маму Веру Владимировну. Они даже потом переписывались.

А в 1981 году Василий Песков и Ирина Соловьева неожиданно встретились на Аляске, в городе Номе. Он тогда путешествовал по американскому Северу, готовя новую книгу. А она была членом женской высокоширотной лыжной экспедиции "Метелица". Домой летели вместе.

Узнав, что я работал с Песковым в "Комсомолке", попросила передать привет. Передаю, Василий Михайлович.

Ирина Соловьева по-прежнему живет в Звездном городке. Кандидат психологических наук. Главная тема исследований: экстремальные ситуации в воздухе и в космосе. Способность человека решать сложные задачи, в том числе принимать решения в стрессовой обстановке, исследуется в свободном падении в прыжках с парашютом.

Был такой момент, когда Ирина Баяновна обиделась на журналиста, опубликовавшего в одной из самых крупнотиражных газет беседу с ней. К тексту претензий не было. Но заголовок: "Она не полетела в космос из-за своего отчества". Отец для нее - святое.

Все пятеро - из одного детства. Трудного, военного. У Ирины Соловьевой отец погиб на Великой Отечественной, у Валентины Терешковой - на "незнаменитой" (по Твардовскому) финской. Когда в семью Терешковых, где было трое маленьких детей, пришла похоронка, в ней забыли указать место гибели и захоронения. Чиновники на этом основании отказали Валиной маме в пенсии. Валентина Владимировна, будучи уже всемирно известным человеком, много-много лет искала отцовскую могилу. И лишь недавно нашла.

Когда в 1969 году вашу "звездочку" расформировали, это был сильный удар?

И. С.: К тому времени мы уже понимали, что пора начинать другую жизнь. ЦПК преобразован был в исследовательский центр - НИИ ЦПК, и нам всем было предложено выбрать любое направление занятий в пилотируемой космонавтике.

В. П.: Набирались штаты научно-исследовательского методического отдела (НИМО). И там для нас нашлись места. Это был настоящий подарок судьбы. Молодой отдел. Новые идеи, которые тут же опробуются на практике. Полная свобода поиска.

И. С.: Отдел был замечательный. Я впервые почувствовала, что на самом деле означают слова "атмосфера творческого труда". Столько прекрасных, широкообразованных, бескорыстных людей рядом!

В. П.: Да, все пошло не менее интересно, чем в отряде. И сразу как-то у всех определилась личная жизнь. Вышли замуж, родили детей. Почти в одночасье. До этого был сдерживающий фактор: вдруг - полет, а я не в форме. Даже я родила своего второго, Кирилла, уже после ухода из отряда. У Иры - Елена и Алексей. У всех нас уже и внуки.

А как ваше потомство относится к тому, вашему времени?

И. С.: Недавно четырехлетний внук спрашивает: "Ты летала в космос?" - "Нет". - "Почему?" - строго так. "Понимаешь, нас было пятеро, лететь должна была только одна". Подумал. "Ну а со мной полетишь?" - "Конечно", - говорю.

Так что, считайте, приглашение на будущий полет у меня уже есть.